Освенцим

Да, тематика этого поста может кому-то не понравиться. Кто-то сразу не захочет его дальше читать. И да, я могу их понять. Тема действительно не самая приятная. Так уж мы устроены, что о плохом не всегда хочется говорить. Плохое всегда с неохотой слушается. Плохое часто забывается. И мы часто из этого не извлекаем урок. О плохом мы только задумываемся, когда это касается нас.

А кто-то быстро пробежится по ней, как по ежедневной ленте новостей, оставив равнодушным. Да, действительно, трудно понять то чего не видел, а только слышал или читал. Трудно понять то, что не почувствовал на себе. Трудно представить то, что невозможно представить.
Ну и кого-то эта тема немного заставит задуматься. Для последних читателей я пишу...

Не мог я, не мог, оставить это без своих комментариев, не написав ничего, не описав всего того, что я чувствовал, находясь в этом месте. Я не был узником лагеря. Я не видел войны. Я не знаю, что такое голод. Я не мёрз в промокшей одежде, стоя в строю. Я не был узником без права на надежду. Я не чувствовал в спину холодный взгляд прицела. Мой путь не заканчивался здесь, как закончился он для многих. Находясь здесь, я был сытым и беспечным, чистый и в опрятной одежде. Я был вне этого, вне этой эпохи, вне эпохи детей войны. Я был зрителем на трибунах давно опустевшего театра, на сцене которого остались декорации прошедшего спектакля.

Мое первое знакомство с Освенцимом началось в юношестве, со школьных учебников и внеурочной литературы. А живым свидетелем всего этого была и остаётся моя бабушка, которая мне много рассказывала о Освенциме и ее прибывании там. Бабушка, которая свой лагерный номер выжгла кислотой. Выжгла на теле. Но не выжгла в сердце и памяти. И всё время несёт эту ношу с собою.


Я чувствовал необходимость посетить это место. Хотел хоть краем глаза взглянуть на события той эпохи. На эпоху, сапоги которой, оставили свой порочный след на гранитной плите истории. Я хотел, наконец, хоть этим отдать дань моей бабушке и хоть немного понять то, что она пережила. Хоть немного приблизиться к тому, что с нею произошло.

Я как кукловод расставлял актёров по своим местам, восстанавливал недостающие декорации из руин и пепла. Чтобы хоть немного приблизиться к событиям той эпохи и хоть немного представить происшедшее.

Стук колёс, забитые людьми вагоны, духота и смрад, стон и детский плач. Поезд, следующий в неизвестность и километры рельсов. Сменяющиеся друг друга день и ночь, проходящие дни за щелью вагона, нарастающее расстояние, разделяющее настоящее от прошлого. Нарастающий гул страха в душе, рокот неизбежного и тлеющий огонёк надежды.


Конечная станция. Лай собак, оцепление солдат и поток людей, валящих из вагонов. Вокруг гудящий муравейник тлеющей жизни. Окрики подгоняющих стражников "schnell, schnell" и "sich ganz ausziehen" ("быстро, быстро" и "раздеваться до гола"). Раздевающиеся люди. Мороз, щекочущий оголённые ноги. Нарастающие кучи обуви. Мороз, обволакивающий голые тела. Нарастающие кучи одежды и чемоданов. Прикрывающиеся руками голые женщины. Дети, плачущие от холода, прижавшись к матерям. Насмешливые оклики стражников.


Лагерная полосатая роба и номер на ней. Нет больше ни имён, ни фамилий, нет больше личности. Есть только номер, и есть единица труда. Больше ты не человек, ты номер такой-то. Номер, который выжгут на руке, как рабу третьего рейха. Номер, на который ты будешь окликаться. Номер, с которым ты пройдёшь до конца.

Ты только номер!


Вот так я представлял себе происходившие события давно минувших дней.

Природа, как-будто почувствовав игру моего воображения, подыгрывала мне. Свинцовые тучи затянули небо. Не было грома и молний, только унылое молчаливое серое небо, подчёркивающее безысходность. Ветер, играющий свой протяжный аккомпанемент. Мелкий моросящий дождь, проливающий слёзы. И нахмурившийся лес, уцелевший свидетель минувших лет, стоял вдали и смотрел на меня отчаянным взглядом.


Итак, на этих выходных я посетил городок Освенцим, который известен своими концентрационными лагерями...

P.S. Продолжение следует